Е. А. Вагнер

       Я ничего не приукрашиваю, не лакирую, на замалчиваю и тем более не преувеличиваю, а освещаю так, как происходило на самом деле…

---

       Нашего полку прибыло — стало одним анестезиологом-профессионалом больше. Евгений Антонович Вагнер, главный врач второй по мощности, после областной, больницы в городе Березники, после защиты в 1965 году докторской диссертации, был принят на работу в Пермский медицинский институт в качестве проректора по научной работе и доцента нашей кафедры. Приехал с ним анестезиолог Ян Абрамович Ортенберг. Евгений Антонович вскоре (1966 год) возглавил кафедру факультетской хирургии, а Ян Абрамович остался работать у нас. С приходом Яна Абрамовича возросло психологическое напряжение, что компенсировалось улучшением моего материального благосостояния. Ян Абрамович сразу же заявил, что так работать, получая всего одну ставку, он не собирается. Добавили ему 0,5 ставки; пришлось соответственно накинуть и мне. Правда, не забыли добавить еще одно бесплатное суточное дежурство — за «недоработку». «Почерк» проведения анестезии у меня с Яном резко отличался. Если мое присутствие в операционной было малоприметным, то Ян находился в центре внимания. С закатанными рукавами халата и выступающими каплями пота на лбу, весь стремительный, он скандированно отдавал распоряжения анестезистке: тиопентал — еще 0,15, м-е-д-л-е-н-н-о, л-и-с-т-е-н-о-н — 0,4, е-щ-е 0,1. Трубку! Быстро! Ян считал, что анестезиология требует от врача большего интеллекта в сравнении с хирургией и искренне верил, что способен управлять всеми жизненными функциями организма.

---

       Министерство дало добро на организацию кафедры травматологии и ортопедии. Со свойственной Якову Кононовичу энергией и ответственностью он взялся за организационные дела. Яков Кононович планировал, что базой кафедры будет областная больница, но Евгений Антонович приложил максимум усилий, чтобы этого не произошло. Якову Кононовичу предложили для базы кафедры травматологическое отделение крупного стационара города — МСЧ № 9; пришлось согласиться.

---

       Семен Юлианович пригласил меня к себе в кабинет и говорит: я знаю, у тебя напряженка с деньгами. Возьми 180 рублей на печатание автореферата. Вернешь, когда разбогатеешь. Когда через пару месяцев я зашел к Семену Юлиановичу домой и вернул долг, он так на меня посмотрел, что я понял — деньги были «подкожные».

       Вызывает меня Евгений Антонович. Он уже ректор. Ивановскую удалось «подвинуть». Ее перевели проректором по учебной части в Краснодарский медицинский институт. В кабинете ректора я застал заведующего кафедрой микробиологии профессора Алексея Васильевича Пшеничнова. Миша, о чем ты думал, когда взял себе трех научных руководителей? — «с места в карьер» начал разговор Евгений Антонович. Александра Семеновича убери. Скажешь ему спасибо на защите. Конечно, вторит ему Алексей Васильевич, — даже как-то неприлично тройной тягой кандидатскую диссертацию, да и в ВАКе могут быть неприятности. Нет, все останется, как есть, и согласовано с Семеном Юлиановичем. Наверно, я их удивил своим ответом. Александру Семеновичу я об этом разговоре не рассказал. Зачем отравлять настроение дорогому мне человеку? Александр Семенович говорил мне, что у него с Евгением Антоновичем прекрасные отношения.

---

       Мы гуляли по городу, веселились, не ведая, что Семена Юлиановича уже нет. Он уехал на операцию в Москву, зная, что у него опухоль ободочной кишки. В Пермь доставили урну с прахом. Семен Юлианович умер 28 ноября 1971 года, не дожив 5 дней до дня рождения — ему должно было исполниться 73 года. Ушел из жизни ученый, бесконечно преданный науке, имевший широчайшую хирургическую, клиническую и теоретическую подготовку, энтузиаст, подвижник. Семен Юлианович любил и растил молодежь, любил и жалел больных, был доступен, демократичен и всегда был готов прийти на помощь. С 1948 по 1971 год он был ведущим в пермской хирургии, обидно, что о нем так скоро стали забывать. Во всяком случае, на сайте нашей академии о нем — ни слова, а в буклете, посвященном 75-летию академии, среди портретов бывших заведующих кафедрами портрета Семена Юлиановича Минкина, к великому сожалению, нет.

       Тамара Давыдовна лет 10 собирала сотрудников клиники в день рождения Семена Юлиановича. Мы делились воспоминаниями о нашем учителе, удивительном человеке.

       Итак, на заведование кафедрой госпитальной хирургии был избран профессор Евгений Антонович Вагнер. Основным научным направлением кафедры стала травма груди. Повреждениям груди были посвящены кандидатская и докторская диссертации Евгения Антоновича. На кафедре главным разработчиком всех «now how» по травме груди стал доцент Виктор Дмитриевич Фирсов. При его непосредственном участии проводились эксперименты на животных; он же был назначен ответственным исполнителем закрытой Союзной темы № 2 по этой проблеме. Виктор Дмитриевич без устали писал статьи, доклады, учебные пособия, монографию, прерываясь только в дни приема спиртного; была такая слабость за ним. В конце концов водка и погубила этого талантливого человека.

       В феврале 1972 года сдали «в строй» пятиэтажное здание хирургического корпуса.

---

       О том, чтобы продолжить исследования по патологии желчевыводящих путей, не могло быть и речи. Минуты свободной у меня не было. Для выполнения такой серьезной темы, да еще, если замахнуться на докторскую диссертацию, нужны хоть минимальные условия. Меня, который дома даже гвоздя не забьет — мне все некогда, Евгений Антонович назначил «хозяйственным ассистентом». Идет утренний обход. Евгений Антонович останавливается, оборачивается ко мне со словами: Миша, по-моему, в клинике воняет, очевидно, опять говно в подвале плавает. Сходи, проверь. И Миша проверяет. И если «диагноз», поставленный Евгением Антоновичем, подтверждается, то я связываюсь с сантехниками больницы или даже городской аварийной службой. А время идет семимильными шагами. Во время очередного обхода Евгений Антонович останавливается на лестничной площадке четвертого этажа, подходит к окну и смотрит во двор. Оленька, обращается он к Ольге Павловне Дунаевой, подойди сюда. Скажи, разве эти деревья не напоминают тебе старого импотента? Ты на него смотришь и знаешь, что он уже ничего не может. Ольга Павловна молчит. Миша, обращается теперь уже ко мне Евгений Антонович. Ты понял, что необходимо посадить молодые деревья? Миша находит Ларису Литвинову, одноклассницу Эммы, работающую в горзеленстрое, которая привезла «прутики» пирамидальных тополей. Когда я ушел в отпуск, их продолжали поливать по собственной инициативе Валерий Федорович Гришин и Виктор Васильевич Шварев; им не хотелось, чтобы мои труды пропали. Из этих прутиков выросли грациозные, высотой с наш корпус, деревья.

---

       Конференции в Перми стали проводиться ежегодно — не хирургов, так биохимиков, морфологов, иммунологов или терапевтов, и в оргкомитет всех этих форумов Евгений Антонович не забывал «вкручивать» меня на должность «начальника транспортного цеха», т. е. я обязан был обеспечить транспортом встречу, проводы делегатов и текущую работу проводимых форумов. Дело это хлопотное.

---

       Работаю с корректором Лидией Константиновной Пономаревой над рукописью монографии Евгения Антоновича «Проникающие ранения груди». За вечер осиливаем не больше одной страницы, так как после каждой фразы следует отступление в сторону. Кроме того, за вечер Лидия Константиновна выкуривает пачку «Беломора», выпуская дым мне в лицо. Когда, наконец, ухожу от нее, голова раскалывается. А так, она очень даже милая женщина и, конечно, знающая свое дело.

       Да, думаю, что же мне так всю жизнь быть на побегушках? Что-то необходимо предпринять, но что? Хотелось бы продолжить исследования по патологии печени и желчевыводящих путей, но как я уже сказал, это в моем положении утопия. Кафедра успешно разрабатывает проблему травмы груди.

---

       Иногда больше времени, чем сама консультация, занимала проблема, куда уложить больного, чтобы провести осмотр. В нашем кабинетике стояло впритык 3 письменных стола; места для кушетки уже не оставалось, да и при наличии свободной площади Евгений Антонович не разрешил бы ее поставить, так как строго оберегал нашу нравственность. Только в кабинете, где находились доценты Сергей Владимирович Смоленков и Виктор Дмитриевич Фирсов, был диван. Почему-то им Евгений Антонович доверял.

---

       Вскоре Евгений Антонович озадачил меня, что называется, по-крупному. Вызвал в кабинет и говорит: Миша, ты, надеюсь, видишь, что наш санпропусник ни к черту не годится. Это была сущая правда. Евгений Антонович продолжил. А вообще, я думаю, что к нашему корпусу надо пристроить пятиэтажную вставку. Ты Якова Моисеевича Бабинского знаешь? Нет, отвечаю. Это главный инженер Пермгражданпроекта. Поезжай, передай от меня привет. Он нормальный мужик, поможет. Я отправился по указанному адресу. Познакомился с Яковом Моисеевичем. Мы побеседовали часик, психологически оказались совместимы. Яков Моисеевич пригласил к себе заведующую отделом Молостову, попросил вникнуть в нашу проблему и докладывать ему, как продвигаются дела. Я и не предполагал, что моя дружба с Пермгражданпроектом продлится на годы. Начались проектные работы по пятиэтажной вставке. В мою обязанность входило объяснять проектировщикам, что планируется разместить на каждом этаже, какую нагрузку несет та или иная служба, какие ей необходимы условия и площади для нормальной работы. Когда проект вставки был готов, заведующий облздравотделом Владимир Григорьевич Голдобин его «зарубил». Что это получается? — сказал он. Только пару лет, как сдали новый хирургический корпус, и уже захотели вставку, да еще пятиэтажную. Широко шагаете. Двухэтажную — не выше. Приступили к проектированию двухэтажной вставки. Все это занимало у меня много времени. Каждую деталь я обязан был еще обсудить с Евгением Антоновичем. Иначе потом, ежели ему что-то не понравится, да даже если это было нормальное решение вопроса, но принято без его «благословления», мало мне тогда не покажется. Если я вдруг оказывался необходим Евгению Антоновичу, а находился в операционной, то он «рвал и метал».

       В такой обстановке я еще успевал работать над избранной темой научных исследований: изучал и реферировал литературу, обрабатывал и анализировал клинический материал. Когда я приходил вечером домой, то, поев и отдохнув часок, вновь трудился. Редкая неделя, чтобы мне не пришлось писать отзывы на авторефераты, которые секретарь кафедры Мария Иосифовна приносила из кабинета Евгения Антоновича и оставляла на моем столе.

---

       Утренний обход ведет Евгений Антонович. Я доложил ему больного и планируемую мной тактику, а именно, необходимость оперативного вмешательста. Молодой возраст больного, указание на изжогу позволяют предположить, что кровотечение язвенной этиологии, скорее всего, язва локализуется в двенадцатиперстной кишке. Целесообразность оперативного вмешательства обусловлена опасностью рецидива кровотечения, а впереди два выходных дня, поэтому лучше оперировать в спокойной обстановке. Евгений Антонович дал добро на операцию. Больной на операционном столе, но еще не интубирован, я в предоперационной «моюсь». Прибегает запыхавшийся Сергей Владимирович. Слава богу, успел, ты еще не оперируешь, сказал он. А в чем дело? Понимаешь, это родственник Бориса Юдовича Симановского, я хочу сам его оперировать. Пожалуйста, я с удовольствием буду Вам ассистировать. Нет, не сейчас, на следующей неделе. А если возникнет рецидив кровотечения? Судя по клинике, кровотечение было третьей степени тяжести. Так я же буду дома. В городе? — переспросил я. Нет, в Усть-Качке, на даче. Короче, сняли больного с операционного стола. Хорошо, что шеф об этом не знал.

---

       Чтобы я «не скучал», познакомил меня Евгений Антонович с доктором Александром Александровичем Росновским.

       Александр Александрович — личность легендарная. Общаясь с ним, я узнавал много интересного. Теперь я очень жалею, что не вел дневник. Александр Александрович рассказывал о своей боевой молодости, своих учителях. В 1916 году он закончил медицинский факультет Киевского университета. В студенческие годы руководил марксистским кружком, был активным участником революционных событий. Перед войной его репрессировали, сослали в Казахстан, затем перевели в Березники, где он вскоре стал заведующим хирургическим отделением. В лагерь, расположенный в Соликамске, этапировали отозванных с фронта российских немцев, среди которых был молодой хирург Вагнер Евгений Антонович, выпускник Одесского медицинского института. Росновскому удалось оставить Евгения Антоновича в Березниках; остальных разослали по лагерям, где они погибли. Александр Александрович относился к Евгению Антоновичу, как к сыну, помогал в становлении и хотел, чтобы он реализовал его мечты, которые, в силу сложившихся жизненных обстоятельств, ему самому не удалось осуществить. Поэтому Евгений Антонович был обязан Росновскому не только научной карьерой, но и жизнью. Не имея никаких научных степеней, доктор Росновский был настоящим ученым. Именно он предложил Евгению Антоновичу заняться проблемой травмы груди и, по сути, был научным руководителем его кандидатской диссертации. Александр Александрович публиковался в центральной печати — им опубликовано более 50 работ. Он отлично знал все труды Н. И. Пирогова. Александр Александрович переписывался с академиком А. Н. Бакулевым.

       Евгений Антонович, переехав в Пермь, постарался, чтобы и Александр Александрович был рядом. Он предоставил ему однокомнатную квартиру — «хрущевку», недалеко от нашей клиники. Вот как выглядело жилище Росновского. По полу в шахматном порядке «разбросаны» квадратные черного цвета резиновые половики — обычно такие кладут на лестничных площадках перед входом в квартиру. Справа, за ширмой, железная кровать, застланная старым серого цвета солдатским одеялом, слева — небольшой диванчик с выпирающими пружинами, который Александр Александрович сам перетянул накануне своего девяностолетия, слева же, в углу, маленький телевизир «Рекорд», а над ним, почти под потолком, портрет Н. С. Хрущева. Александр Александрович почитал Никиту Сергеевича; с его именем он связывал начало «оттепели». Напротив входной двери, у стены, стоял письменный стол, выглядевший, как после артобстрела картечью, а на столе этажерка с любимыми книгами; стул в комнате был один. Кухонька крохотная.

       У нас с Александром Александровичем было полное взаимопонимание. Когда Евгений Антонович задумал монографию «Хирургия повреждений груди» и предложил Александру Александровичу возглавить творческий коллектив, тот сказал — одного Урмана мне вполне достаточно.

       Евгений Антонович направил меня в Москву на две недели, чтобы я посидел в медицинской библиотеке и был в курсе проблемы на современном уровне. Поездка была приурочена к проводимому Всесоюзному съезду по деонтологии, на котором мне и сотруднику ЦНИЛ было поручено реализовать 350 книг: монографии «Проникающие ранения груди», «Реинфузия крови», «Сборник трудов института». По прибытии в Москву мы с трудом перетащили книги к остановке такси — приходилось их оставлять без присмотра на перроне, но никто на наш груз не позарился. Представившись оргкомитету съезда, мы попросили выделить нам столик для продажи книг. Мой напарник решил, что до перерыва он успеет еще устроиться в общежитии. Я был намерен остановиться у папиной сестры, тети Вени, которая жила на станции Лосиноостровская в одной комнате в одноэтажном бревенчатом доме без каких-либо удобств и гостеприимно принимала всех родственников. Прослушав несколько докладов, я вышел в холл и стал распаковывать пачки с книгами. Во время перерыва началась распродажа по принципу самообслуживания. Участники съезда брали книги, оставляя деньги на столе. Кто-то поинтересовался, откуда продавец и, узнав, что из Перми, из клиники Е. А. Вагнера, произнес — а, понятно. За время перерыва я реализовал все книги. Возможно, необычная их реализация тоже этому способствовала. Прибежавший вскоре напарник не поверил, что в первый же перерыв мне удалось продать все книги. Феноменально! А где деньги? Я протянул ему пачку денег. Пересчитав, он сказал, что не хватает 5 рублей. Пришлось добавить пятерку. Причитая, что напрасно поспешил устроиться на ночлег в общежитие, он смотался.

       В Пермь я приехал теоретически подкованным. Несмотря на занятость, прекратить работу по травме живота я не мог — даже если бы и захотел. Кроме того, у меня уже тлела надежда, что труды мои не канут в бездну — я на пути к докторской диссертации.

       Между тем, органосохраняющей тактикой при повреждениях селезенки уже и Евгений Антонович был озадачен. Когда во время утренней конференции дежурный хирург докладывал, что какому-то пострадавшему с травмой живота пришлось выполнить спленэктомию, Евгений Антонович требовал принести препарат в аудиторию, чтобы он и все присутствующие могли убедиться, что у хирурга не оставалось альтернативы другому объему вмешательства. Выйдя из аудитории, хирург бежал в операционную, доставал опущенную в раствор формалина селезенку, укладывал ее на поднос и рядом корнцанг. Если не оказывалось фрагментарного разрыва селезенки, то по пути в аудиторию с помощью корнцанга он его создавал. Евгений Антонович внимательно осматривал удаленную селезенку, после чего приходил к выводу, что сохранить такую селезенку действительно было невозможно, тактика хирурга была верной.

       Однажды днем постовая сестра отделения сочетанной травмы попросила меня посмотреть пострадавшего с переломом бедра, состояние которого внезапно ухудшилось. Я зашел в палату и вижу, что больной бледный, в поту. Пульс в пределах 120 в минуту. При пальпации живота — картина внутрибрюшной катастрофы не вызывала сомнений. С диагнозом прорыв субкапсулярной гематомы селезенки, внутрибрюшное кровотечение я взял его на операцию. Вскрыв брюшную полость, аспирировал около двух литров крови, удалил сгустки и выявил, что капсула селезенки отслоена, а сам орган разваливается в руках, как «каша». Мне ничего другого не оставалось, как удалить такую селезенку. На следующий день при утреннем обходе, как всегда, дежурный хирург показал Евгению Антоновичу всех больных, госпитализированных по экстренным показаниям и на которых заведена «экспресс-карта». После осмотра оперированного накануне мною пострадавшего Евгений Антонович обратился ко мне со словами: Как ты мог удалить у него селезенку? Ты же что-то там придумал, чтобы сохранить ее при травме? Я действительно предложил шов селезенки, позволяющий ее сохранить, когда разрыв или рана локализуются в воротах органа — самое неблагоприятное место повреждения, а также разработал атипичный способ резекции селезенки. Однако в данной ситуации оба эти способа были неприемлемы.